Дарья Сафонова | Белые пионы

28.09.2013

После нескольких веселых дней, проведенных на юге Италии, Дюсса Позарелли отправилась на запад, в небольшой провинциальный городок К*****, прихватив с собой пару небольших чемоданов с вещами и книжками, а также, обязательно, тетрадями для записи интересных событий. Тряхнув своими рыжими длинными кудрями, слегка прикрывающимися маленькой старомодной шляпой Дюсса смело шагнула на первую ступень только что подъехавшего поезда и выбрала место подле окна, куда нерешительно стекались только что пробудившиеся позолоченные лучи.

«Тетушка Патриция, несомненно, будет рада мне,- не без гордости подумала Дюсса, пожимая в руках потрепанную старую фотографию с изображением Патриции – взбитой упитанной женщины с реденькими серыми усами, коротким орлиным носом и крошечными карими глазками, близко посаженными к переносице. – Нет, точно обрадуется! И ее племянницы, племянники, и близнецы, и дядя Авдот – все они примут меня великодушно».

Аккуратно свернув фотографию и убрав ее в карман синего джинсового платья Дюсса слегка сомкнула глаза и, сама того не замечая, заснула.

Прибыв в провинцию К*****, расположившуюся между двух туманных зеленеющих холмов, укутанных ковром из розовых пионов, Дюсса пошарила рукой по карманам и вытащила помятую желтую бумажку с адресом дома тетушки Патриции. «Отлично, — подумала она. – Значит, улица ясна, а дом…. Это девять или три? Какой же неразборчивый у меня почерк! Впрочем, пусть будет три». Схватив в обе руки по чемодану и недовольно шмыгнув носом, Дюсса круто развернулась на каблуках и направилась по маленькой цветущей улице, увенчанной бесконечными фонарями, рекламными вывесками, торговыми лавками и прочим, прочим, прочим. Улица потихоньку оживала, заполнялась  то бодрыми, то не до конца проснувшимися лицами, фонари один за другим погасали, уступив место солнечным лучам, земля согревалась грядущим днем, разноцветные машины выползали из дворов, оживляя дорогу беспрестанным движением, уносились вдаль от города продолжительные гудки поездов.  На маленьких ажурных балкончиках, заросших пионами и олеандрами, то появлялись, то исчезали полусонные фигуры, потягивающиеся на солнце и любопытно наблюдающие за бурлящей обстановкой улицы.

— Извините сеньор, а это какой дом? – вежливо, как учила мама, спросила Дюсса у проходящего мимо мужчины в коричневом костюме и каучуковых зеленых ботинках.

— Никак второй, мэм,- приветливо ответил мужчина, подчеркивая свое искренне добродушие ослепительной улыбкой из ряда желтых редких зубов.

— А третий будет…

— Прямо за вашей спиной, мэм.

Дюсса поблагодарила сеньора и обернулась – перед ней вырос высокий желтый дом с в беспорядке разбросанными окнами и балконами, завешанными перекрещенными веревками с мокрым бельем, с птичьими гнездами и воткнутыми в окна пестрыми вертушками. Недолго думая она миновала оживленную полосу дороги и вошла в маленький дворик, сплошь заставленный машинами и ограждённый ажурным забором, обвитым гибкими лозами дикого винограда. Постучавшись в широкую железную дверь, на середине которой сиял крошечный зрачок, Дюсса сбросила чемоданы на крыльцо и дернула за ручку двери – дверь отворилась. Войдя в просторный, обставленный по краям высокими шкафами коридор, она, словно глашатай, что есть силы, крикнула:

— Тетя Патриция! Дядя Авдот! Это я, Дюсса, Дюсса Позарелли!

Тут же наверху послышался суетливый шум, и на лестничную площадку, ахая и охая, выползла грузная сонная фигура тете Патриции в белой длинной пижаме с неприличным вырезом до самого живота и ночных тряпочных  тапочках с приделанными к ним красными бантами.  Она, при виде Дюссы, жутко заволновалась и, схватившись за сердце, не единожды виновато воскликнула:

— Дюсса, дорогая! Прости ради Бога, проспали мы! Ах! Уже половина седьмого! Матерь Божья! Авдот! Девочки, мальчики! Вставайте! Пора вставать!

Тетя Патриция поспешно схватила Дюссу за руку и повела к столу, на ходу прыгая по кухне, словно курица по курятнику, и разливая по чашкам чай. Дядя Авдот, натянувший домашние гамаши до ушей, в ужасе схватившись за голову, потащил чемоданы Дюссы наверх, по пути стукнувшись лбом о косяк. Его смешный серо-черные усы, торчащие в разные стороны, как у кота, и нелепые круглые очки всегда смешили Дюссу, и даже сейчас она себя еле сдерживала от хохота.

Со второго этажа донеслось шумное детское щебетание и звонкий смех, затем топот босых ног и скрип межкомнатных дверей.  Затем с лестницы роем пчел посыпались мальчики и девочки, словно птенцы с гнезда, заставляя стены дома содрогаться и заполняя атмосферу бодрым,  энергичным гулом.

На Дюссу полетели приветствия:

— Привет!

-Доброе утро, сестричка!

-Как доехала!

-Здорова, задира!

-Надеюсь, ты будешь жить в моей комнате!

-Наконец-то, Дюсса! Теперь я покажу тебе все свои новые платья!

Дюсса отвечала невпопад, стараясь как можно радостней улыбаться, больше же ее мысли были заняты подсчетом детей. Ей казалось, будто с каждым ее приездом количество их только увеличивалось. Неужели, думала она, у тетушки так много племянников, а своих детей – ни одного! Дюсса приметила, что детей было примерно пятнадцать-двадцать.

Девочки, в коротких ночных платьицах и с распущенными кудрявыми рыжими, как повелось в семействе Позарелли, копнами волос, напоминали божьих ангелочков – купидончиков, мальчики же наоборот – сущих огненных бесят в пыльных, но выглаженных старательно тетей Позарелли комбинезонах и с игрушечными пистолетами в руках.

— Дюсса, ты не пугайся, что их так много, — понимающе улыбнулась тетя Патриция. – Это Лобелия пригласила подружек погостить, а мне только в радость, когда дома так весело. Угощайся, дорогая, угощайся.

— Дюсса, а сегодня что ты будешь делать? – сквозь шум донесся до Дюссы тоненький голосок Ирен, имевшей привычку часто хлопать длинными золотыми ресницами и подпирать руками узкий подбородок.

— Сегодня, Ирен, я хочу прогуляться по городу, погрузиться, так сказать, в ностальгию,- торжественно ответила Дюсса, словно произнося важную речь на сцене, не без гордости заметив, как все дети резко замолчали, когда она заговорила.

— А можно с тобой? Можно с тобой? Правда, я не знаю, где такая улица, ностальгия, но все равно, возьми нас!- вразнобой защебетали дети, дергая Дюссу за плечи, и перебивая друг друга.

— А ну-ка тихо!- неожиданно вскрикнула тетя Патриция, стукнув по столу кулаком и строго нахмурив реденькие брови.- С Дюссой пойдет тот, кто съест кашу! Авдот, присоединяйся к трапезе.

Дядя Авдот присел за стол, будто чувствуя себя не хозяином дома, а гостем, и хрипло и возмущенно пожаловался:

— Этот косяк над лестницей оставит меня без головы!

И Дюсса не смогла попридержать свой чересчур длинный язык за зубами и тут же ехидно подхватила слова дяди:

— Это все равно, что минотавр заблудится в своем тоннеле! Правда, в вашем же доме имеются ловушки против вас, как-то это не правильно. Но если и вы боитесь потерять голову от косяка, то что же мне делать с моей головой?

Гостиная заполнилась оглушительным детским хохотом, но дети хохотали вовсе не над смыслом фразы, а просто над словами горячо любимой и уважаемой Дюссы. Значения слов они, правда, не поняли.

Дюсса была на удивление высокой – шесть футов с лишним, не меньше, однако до двадцати пяти летних близнецов Освальда и Глостера ей было еще расти и расти. Близнецы Позарелли – крепкие загорелые кузены Дюссы, не без огласки гордились своими почти семью футами.  Остальные же племянницы и племянники тети Патриции  были очень малорослые и худенькие, даже самая старшая из них – семнадцатилетняя Ноеминь, еле достигала пяти футов трех дюймов.

После завтрака дети окружили Дюссу, усевшуюся на скамейке палисадника, плотным непробиваемым кольцом и засыпали ее расспросами о путешествиях. Маленькая Кароль, которой удалось перекричать всех, спросила, покручивая на пальцах огненно-рыжие пряди волос:

-Куда ты в следующий раз отправишься, Дюсса?

Дюсса деловито закинула ногу на ногу и важно ответила:

— В Японию.

Тут у всех детей глаза буквально вылезли на лбы от удивления, они загалдели пуще прежнего, размахивая руками, перебивая друг друга, ведь каждый хотел вопреки всему докричаться до Дюссы. Наконец, когда Дюсса утомилась от бесконечных расспросов, она неожиданно привстала со скамейки и вполголоса произнесла:

-Извините, дамы и господа, но мне нужно срочно отлучиться в туалет.

Как ни странно, но Дюссе всегда было достаточно даже шепота, чтобы оглушительный детский гул прекратился, ведь как только она открывала рот, все дети тут же замолкали. Они послушно расступились, освобождая своей любимице дорогу и побежали играть на площадку.

«Ну, наконец-то, — подумала Дюсса, облегченно вздохнув. – Теперь я смогу спокойно прогуляться по городу, главное, чтобы меня не заметили». Оглядевшись по сторонам и убедившись, что ее никто не видит, она легко перелезла через ограду и, как ни в чем не бывало, не спеша зашагала по узенькой уютной улице.

Новоиспеченное солнце царствовало на свежем, словно только что родившемся небе, озаряя обильным светом не только улицы города, но и дальние, опоясанные коврами пионов холмы. Полосы торговых лавок, открывшихся четверть часа назад, тянулись от самого горизонта до конца улицы, радушно приветствуя каждого покупателя. Вот седовласый повар, небрежно накинувший на голову белый колпак и закативший рукава до подмышек, гостеприимно зовет прохожих посетить его недавно открывшийся ресторан; вот редкозубый тощий мясник, вовсе не перепачканный кровью, вешает на дверь своей колбасной лавки надпись «Добро пожаловать»; вот веселая шляпница Суль, держащая в руках длинный список неисполненных дел и ненадолго поселившаяся в Италии, сидит подле окна, о чем-то задумавшись, и не обращает внимания на посетителей.  Улица кипела в самом разгаре рабочего дня, наполняясь людским озабоченным шумом.

Дюсса не спеша пересекала одну улицу за другой, узнавая в некоторых прохожих знакомые лица, и приветливо здороваясь с друзьями детства. Впереди она заметила цветущую пеструю линию небольших садов – заброшенных и жилых. Остановившись ненадолго у одного участка, обильно поросшего прекрасными благоухающими белыми пионами и не имеющего, как ни странно, забора, Дюсса забралась на довольно высокое густое дерево, удобно устроившись на толстой ветке.  «Как здесь хорошо,- довольно подумала она, ни капли не пожалев своему приезду в город К*****. –Может, остаться здесь на всю жизнь? А что, буду помогать тете Патриции, да и детишки обрадуются. Устроюсь продавщицей в какой-нибудь лавке —  и все, счастье навеки обеспечено! Может, и не нужно больше путешествовать? И довольно, наверное, с меня приключений, пора-таки найти свое гнездо».  С этими мыслями она задумчиво уставилась на густую пелену белых пионов, разросшуюся по всему невспаханному участку, почти что дикому. «Странно,- в мыслях протянула она,- как это пионы умудрились вырасти на заброшенной земле? Вот чудо, так чудо! Понимаю холмы – там их специально выращивают, а здесь-то в чем дело? Может, сад не заброшен вовсе?».  Тут Дюсса немного испугалась, потому что длинные стебли благовонных пионов неожиданно зашевелились, и мгновенная волна пробежалась по листве. Вдруг из-за свежих белых головок цветов показалась пушистая белокурая головка маленькой девочки, что-то держащей в руках. Девочка, не заметив Дюссу, настороженно поглядела по сторонам и вдруг снова окунулась в белую пионовую пену.

— Стой, девчонка! – крикнула какая-то тощая женщина, раздраженно махая кулаками в воздухе и высматривая что-то в цветах. – Стой, я тебе говорю! Все равно не убежишь!

Женщина, совсем обезумев от злости и задрав подол зеленого лавсанового платья, опрометью бросилась в похрустывающие высокие стебли, тщетно пытаясь догнать ловкую девочку. Поняв, наконец, что попытки догнать девочку бесполезны, женщина, неожиданно заметив Дюссу, громко заворчала:

— Ходит тут, понимаете ли, по садам, кукурузу лямзит! Маленькая воровка! Вот поймаю я ее! Вот только поймаю!

-А что она плохого сделала?- как бы просто так поинтересовалась Дюсса, спрыгнув с дерева и подойдя к женщине.

— Да вот, завелась тут, сиротка! Я, конечно, сначала не против была, ну, жалко все-таки, глухонемая, а отец – пьяница. Но, извините, когда она так нагло ворует мою кукурузу – это уже слишком! Вы только взгляните!

Женщина чуть ли не в нос Дюссе сунула свежий разгрызенный початок, раздраженно фыркая и запыхаясь от «догонялок».  Дюсса внимательно разглядела место откуса, и важно ответила, скрестив руки на плечах:

— Не похоже, что укус человеческий. Вы только взгляните, разве мог такой глубокий след оставить человеческий зуб? Тем более детский? Это, наверняка, какой-нибудь зверек, может, грызун, или даже кошка. У вас здесь водятся кошки?

— Не знаю… А с чего вы решили, что это не человек? Вы дантист?

— Не обязательно быть дантистом, чтобы понять, человек не будет сгрызать кукурузу, не сорвав ее со стебля. Легче его сорвать, не правда ли? Тем более, вы наверняка обнаружили разгрызенный початок, который рос ближе к земле, а люди обычно рвут те, что растут сверху.

— И правда, — смутилась женщина.- А я и не подумала. Боже мой, бедная сиротка! Бедное дитя цветов, а я так ее бранила!

— Дитя цветов? – удивилась Дюсса.

— Да, ее так прозвали местные жители, потому что девочка обычно прячется вон там, в белых пионах.  Говорить она совсем не умеет, да и не слышит практически ничего, только пищит. Бедняжка, ее отец – алкоголик, а мама скончалась год назад, вот и приходится сиротке все время прятаться от папаши, и почему-то она прячется именно в цветах. Может, считает их более надежным укрытием, чем деревья там, или кусты. Но, к сожалению, ту землю, на которой растут излюбленные сироткой белые пионы, скоро выделят под строительство общественного участка. Цветы уничтожат и заложат фундамент под здание, вот так вот. Не знаю даже, что будет с маленькой бедняжкой! Ох, матерь Божья, что творится, что творится!

Женщина больше ничего не сказала  и, все время восклицая «Матерь Божья, что творится! Что творится!», скрылась за углом. Дюсса простояла некоторое время у девственного сада белых пионов, надумав позвать девочку, но вспомнив, что девочка глухонемая, печально отправилась домой. «Нет, она уже не вернется,- грустно подумала Дюсса, еле шевеля ногами.- Ох, бедняжка! Если бы я могла ей чем-нибудь помочь, если бы хоть еще раз встретилась с ней!».

Не успела она войти в дом тетушки Патриции, откуда приятно тянуло печеным луком и тушеным картофелем, как дети целой толпой накинулись на нее и принялись допрашивать:

— Где ты была! Почему так долго, Дюсса?

— Ясное дело: она наверняка гулять без нас ходила!

— Давайте свяжем эту разбойницу и обманщицу и засунем ей кляп в глотку!

— Нет, у меня есть идея получше: давайте скормим ее волкам!

— Или продадим разбойникам.

— Да вы что! Давайте лучше обнимем ее!

— Ты что, Лобелия! Она же без нас ушла гулять!

Угрозы в основном сыпали мальчишки, девочки же были безумно рады возвращению Дюссы и беспрестанно лезли к ней обниматься. Эти пытки продолжались бы бесконечно, если бы двое близнецов, Освальд и Глостер, не рассекли тремя легкими движениями толпу и не помогли Дюссе сбежать от детей. Задержав рой назойливой детворы, они забежали в одну из комнат, и прижали дверь всеми стульями, столами и кроватями.

— Пока хватит, правда ненадолго,- отряхнув руки от пыли, произнес Освальд. – Дюсса, можешь отдохнуть, пока малышня окончательно тебя не задушила.

— Спасибо,- облегченно вздохнула Дюсса, с разбегу плюхнувшись в кресло.- Но мне все равно придется выйти отсюда. Моя комната в другом месте.

— Ничего,- улыбнулся Глостер.- В случае чего, ты можешь бежать через окно.

— Ан, нет,- покачал головой Освальд.- Малявки и там засаду устроят. А если еще придут и сестры Бранниксон, то пиши пропало. Они такие липучие, меня от одного только упоминания их фамилии в дрожь бросает! Блондинистые бестии!

— Да ладно вам, — возразила Дюсса.- Не такие уж они и плохие. Но, соглашусь, чересчур ласковые! Чересчур.  А миссис Бранниксон пока всех по приезду не обнимет, не успокоится.

— Да, поэтому, когда они приходят в гости, я сразу делаю ноги куда-нибудь в холмы!- заявил Глостер. – Но они, говорят, уехали в Венецию, чтоб они там подольше задержались! И нам хорошо, и им.

Дюсса еще долго беседовала с братьями, однако потом тетя Патриция позвала всех к ужину, и там Дюссе не удалось избежать новых набегов детей. Они беспощадно бросались на нее, щекотали, дергали за волосы, в общем, вели себя, словно дикие мартышки, к которым  в обезьянник попала невзначай чистопородная собака. После ужина Дюсса отправилась спать в комнату Корнелии и Кармен – пятнадцатилетних девочек, которые несильно приставали к Дюссе и не докучали ей с глупыми допросами. Корнелия принадлежала к семейству Позарелли, но только волосы ее были не рыжими, а иссиня-черными, изредка каштановыми. А вот Кармен не приходилась родственницей тетушке Патриции, она была просто хорошей подругой Корнелии и уже вторую неделю гостила у нее.

Когда Дюсса распахнула двери комнаты, то застала только Кармен, распластавшуюся на мягком диване с журналом в руках, облаченную только в легкий короткий халатик, опоясанный желтым махровым поясом. Кармен как-то неприветливо взглянула на Дюссу и бросила:

— Привет.

— Привет,- спокойно ответила Дюсса, пожав плечами и устроившись на кровати. Больше они не перемолвились ни словом до прихода Корнелии, которая только что посетила душ и не надела на себя ничего поприличней, кроме полотенца и шлепанцев. Дюсса мало о чем с ней беседовала, устав от дороги и вырубившись на второй минуте после того, как прилегла на постель.

Утро выдалось на удивление хмурым и бесцветным, мрачные ржавые тучи заслонили своими массивными влажными тушами некогда чистое лучезарное небо, позолоченные молнии сверкали где-то вдали, быть может, у подножия туманных холмов, отдаленные рычания грома глухо доносились до города, наводя, тем не менее, на кого-то тоску, а на таких, как Дюсса, радость. Дюсса очень любила дождь, она давно мечтала отправиться в Англию, однако первой ее целью было долгожданное путешествие по Японии. Необычные буддийские замки, увенчанные причудливыми статуями, пестрые кроны цветущих сакур, горячие источники, музеи, в том числе Токио Эдо – все это привлекало юную путешественницу, не имеющую, однако, образования, но давно копящую деньги на исполнение мечты детства – объехать весь мир. Может ли продавщица кондитерской лавки позволить себе столь дорогую мечту, спросите вы. Ответ прост: может! Тому живой пример – Дюсса Позарелли.

Встав как можно раньше, до пробуждения детей, и толком не позавтракав, Дюсса направилась по той же улице, по кой гуляла вчера, и пришла в сады. Дождь уже поливал вовсю, не оставляя сухого места на земле, рычащий гром повышал свой тон, и Дюсса, не прихватив с собой зонта, решила переждать дождь под тем самым деревом, на котором  сидела вчера, и за одно попытать судьбу встретить глухонемую сиротку еще раз. Случайно взглянув в сторону чуть раскрывшихся и залитых ливнем белых пионов, она ужаснулась: вокруг да около, стояли буксиры и экскаваторы, выжидая своего «боевого» часа уничтожения цветов – сего прекрасного и хрупкого, возможно, единственного, что было природой дано для убежища бедной одинокой сиротки. «Где же ты,- встревоженно подумала Дюсса, нервно сжимая кулаки и зацепившись за промокшую ветку дерева. – Где же ты, дитя цветов?».  На садовой улице было еще совсем пусто и бездушно, казалось, только дождь да ветер существовали в эти минуты, но глаза Дюссы радостно блеснули, когда она заметила вновь пробегающую волну среди промокших до корней цветов. «Боже, это она»,- в надежде подумала Дюсса и нерешительно, осторожно зашагала в сторону белых пионов, придерживая рукой шляпу и обходя холодные лужи. Протискиваясь сквозь плотно растущие стебли, она осторожно раздвигала белоснежные головки цветов, в надежде найти самый главный, самый дорогой и хрупкий пион.  Земле под каблуками вязла, словно глина, острые капли стылого дождя царапали лицо, словно осколки льда, ветер тоскливо и жутко подвывал в такт разъяренному грому, но Дюсса продолжала ступать, уверенно и одновременно настороженно. Вдруг она услышала жалобный писк, не то щенячий, не то кошачий, но такой трогательный, такой тоскливый, что у Дюссы больно сжалось сердце, она приостановилась, пытаясь понять, откуда идет такой душераздирающий стон.  Повернув немного вправо, она снова остановилась. Писк прекратился. «Показалось что ли?» — недоуменно подумала она, но писк тут же повторился. «Сзади!»- поняла Дюсса и настороженно развернулась, отодвинув мокрые стебли. Умиляющая, трогательная, и в тоже время грустная картина предстала перед ней: маленькая, худенькая едва одетая девочка с огромными зеркально-черными, чуть раскосыми глазами на пол лица и алыми-алыми, словно вишня, тонкими губами, придающими яркий коралловый оттенок еле заметным щекам, совсем босая, белокурая, она держала в своих тоненьких крошечных ручках такой же крошечный пушистый комочек, издающий тот самый трогательный жалобный писк. «Так вот кто пищал,- подумала Дюсса.- Так вот кто грыз кукурузу! С этими словами Дюсса укрыла цветы своей теплой, но, к сожалению, намокшей шалью, и понесла на руках домой.  Выйдя из территории садов и оглядевшись в последний раз, она ужаснулась – по беспомощным пионам уже колесили экскаваторы и буксиры. «Слава Богу,- облегченно вдохнула Дюсса. – Самые хрупкие и беспомощные цветы я спасла».

Комментариев нет

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте, как обрабатываются ваши данные комментариев.

Return to Top ▲Return to Top ▲