Моя Муза является по первому моему зову. Протягивает мне оцарапанную руку и, в ответ на мой недоуменный взгляд, пожимает плечами: «Котенок». Она наливает чай в бокал, подаренный моей ученицей, присаживается за мой стол и молча греет руки, не позаботившись о втором бокале – для меня. Но мне все равно. Я уже склонился над белоснежным листом и горю желанием приступить к работе: «Я готов творить!» (произношу эту заветную фразу торжественно). Она резко встает и, протиснувшись между столом и холодильником, подходит к окну, и замирает у него, зачарованно глядя на падающий снег. Уже закипая от праведного гнева, я хочу ей сказать: «Какого черта!», но вместо этого, отодвинув штору, становлюсь рядом, положив ладони ей на плечи. А снег все идет … Глаза мои от пристального слежения за траекторией его полета начинают слезиться, и я закрываю их, в каком-то блаженном оцепенении начиная напевать себе под нос незнакомую мелодию, ноты которой постепенно превращаются в слова…

Когда нежный морок покидает меня, передо мной на столе исписанный, исчирканный, испещренный мелкими моими каракулями лист, а Муза заботливо укрывает шалью мои озябшие плечи. Я хрипло шепчу: «Садись!» и начинаю читать стихотворение вслух. Она слушает внимательно, но стоит мне закончить, рассмеявшись, начинает травить байки про Аполлона, Пегаса и какого-то чудака, который лез несколько дней на Олимп в поисках своей вдохновительницы, не зная о том, что внутри горы уже давно установили лифт. Недовольство уже написано на моем лице. Где это видано, — веду я диалог с самим собой, — я перед ней душу раскрываю, а она… нет, чтоб похвалить или сказать, что это никуда не годиться… хоть какую-то реакцию, какую-то эмоцию из себя выдавить могла бы! А она все щебечет и прямо-таки излучает веселье и беззаботность. Хочется стукнуть кулаком по столу, но я держу ее за руку и задаю наводящие вопросы. Наконец, она извещает меня о том, что ей пора, надевает зеленое пальто, в котором я по-настоящему увидел её впервые, и пока я собираю остатки своего скудного ужина для ее кота, уходит по-английски. Я же отправляюсь в кровать, чтобы отдохнуть после трудового дня, забывшись в объятьях Морфея, но лихорадка вдохновения еще не полностью оставила меня, и строки, словно назойливые… бабочки,  так и липнут ко мне. Я пытаюсь урезонить их, построить и пересчитать. Одна, две, три, четыре, тринадцать, четырнадцать… И каждый раз чуть ли не вскакиваю с кровати, когда одна из них на секунду пропадает из памяти. А стены моей квартиры становятся все тоньше, и я уже парю в звездном небе. Вдруг яркой вспышкой внутри гаснущего сознания проносится мысль: я ведь не сказал ей… спасибо. Мысль эта настолько тяжела и неприятна, что я едва не падаю обратно на жесткую постель. Но сила чувства, еще большего, чем чувство вины, уже уносит меня в мир грез, потому что там ждет меня она. Теперь моя очередь вдохновлять ее на стихи.

© Евгения Чуклина