Высоцкий был пронзительно русским человеком. Его имя сегодня знакомо каждому русскому человеку. Он вошел в нашу жизнь в «магнитофонную эпоху». Его голос с хрипотцой, нехитрый гитарный перебор слышались повсюду.

Когда на экраны страны вышел художественный фильм «Вертикаль», все увидели молодого человека небольшого роста, коренастого, поющего свои песни в сопровождении обычной гитары. Этот образ потряс зрителей.

Видео «Песня о друге» — отрывок из к/ф «Вертикаль»  

Мы поможем Вам выбрать действительно интересный фильм!

Высоцкий мгновенно получил всенародную любовь. С годами она стала укрепляться, так как люди увидели своего кумира, стали узнавать подробности его биографии, слагать о нем легенды. Необыкновенный талант этого человека сделал его «своим» для миллионов людей. Песни, баллады, стихи Высоцкого привлекают к себе не только оригинальностью, виртуозным владением лексикой, они понятны и близки людям теми переживаниями, проблемами, которые испытывают их лирические герои. Его стихи стали хрестоматийными, их может продолжить любой… Так происходило только с Пушкиным.

И как Пушкин, Высоцкий бы и остается истинно русским человеком, генетически, морально и творчески связанный с историей, культурой, нравами и обычаями России. Поэтому в его стихах много лирической грусти, тоски, протяжности, любви к Богу и к человеку. В интервью он сознавался:

«Для меня авторская песня — это возможность беседовать, разговаривать с людьми на темы, которые меня волнуют и беспокоят; рассказывать им о том, что меня скребет по нервам, рвет душу и так далее, — в надежде, что их беспокоит то же самое. И если у меня есть собеседник и возможность об этом рассказать, особенно такому большому количеству людей, это самая большая для меня награда».

Стихи (исполняют чтецы, либо музыканты):

Колокола

Как засмотрится мне нынче, как задышится?

Воздух крут перед грозой, крут да вязок.

Что споется мне сегодня, что услышится?

Птицы вещие поют — да все из сказок.

Птица Сирин мне радостно скалится —

Веселит, зазывает из гнезд,

А напротив — тоскует-печалится,

Травит душу чудной Алконост.

Словно семь заветных струн

Зазвенели в свой черед —

Это птица Гамаюн

Надежду подает!

В синем небе, колокольнями проколотом,-

Медный колокол, медный колокол —

То ль возрадовался, то ли осерчал…

Купола в России кроют чистым золотом —

Чтобы чаще Господь замечал.

Я стою, как перед вечною загадкою,

Пред великою да сказочной страною —

Перед солоно — да горько-кисло-сладкою,

Голубою, родниковою, ржаною.

Грязью чавкая жирной да ржавою,

Вязнут лошади по стремена,

Но влекут меня сонной державою,

Что раскисла, опухла от сна.

Словно семь богатых лун

На пути моем встает —

То мне птица Гамаюн

Надежду подает!

Душу, сбитую да стёртую утратами,

Душу, сбитую перекатами,-

Если до крови лоскут истончал,-

Залатаю золотыми я заплатами —

Чтобы чаще Господь замечал!

О двух погибших лебедях

Трубят рога — скорей, скорей,

И копошится свита,

Душа у ловчих, без затей,

Из жил воловьих свита.

Ну и забава у людей

Убить двух белых лебедей,

И стрелы ввысь помчались.

У лучников наметан глаз,

А эти лебеди как раз

Сегодня повстречались.

Она жила под солнцем там,

Где синих звезд без счета,

Куда под силу лебедям

Высокого полета.

Вспари и два крыла раскинь

В густую трепетную синь,

Скользи по божьим склонам.

В такую высь, куда и впредь,

Возможно будет долететь,

Лишь ангелам и стонам.

Но он и там ее настиг,

И счастлив миг единый,

Да только был тот яркий миг

Их песней лебединой.

Крылатым ангелам сродни,

К земле направились они,

Опасная повадка.

Из-за кустов, как из-за стен,

Следят охотники за тем,

Чтоб счастье было кратко.

Вот отирают пот со лба

Виновники паденья,

Сбылась последняя мольба,

Остановись мгновенье.

Так пелся вечный этот стих

В пик лебединой песне их,

Счастливцев одночасья.

Они упали вниз вдвоем,

Так и оставшись на седьмом,

На высшем небе счастья.

Кони привередливые

Вдоль обрыва, по-над пропастью, по самому краю

Я коней своих нагайкою стегаю, — погоняю, —

Что-то воздуху мне мало, ветер пью, туман глотаю,

Чую, с гибельным восторгом — пропадаю, пропадаю!

 

Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее!

Вы тугую не слушайте плеть!

Но что-то кони мне попались привередливые,

И дожить не успел, мне допеть не успеть!

 

Я коней напою,

Я куплет допою,-

Хоть немного еще постою на краю!…

 

Сгину я, меня пушинкой ураган сметет с ладони,

И в санях меня галопом повлекут по снегу утром.

Вы на шаг неторопливый перейдите, мои кони!

Хоть немного, но продлите путь к последнему приюту!

 

Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее!

Не указчики вам кнут и плеть.

Но что-то кони мне попались привередливые,

И дожить я не смог, мне допеть не успеть.

 

Я коней напою,

Я куплет допою,-

Хоть немного еще постою на краю!…

 

Мы успели — в гости к богу не бывает опозданий.

Так что ж там ангелы поют такими злыми голосами?

Или это колокольчик весь зашелся от рыданий,

Или я кричу коням, чтоб не несли так быстро сани?

 

Чуть помедленнее кони, чуть помедленнее!

Умоляю вас вскачь не лететь!

Но что-то кони мне достались привередливые,

Коль дожить не успел, так хотя бы допеть!

 

Я коней напою,

Я куплет допою,-

Хоть мгновенье еще постою на краю!.

Эра милосердия – отрывок из к/ф «Место встречи изменить нельзя»

В сущности, судьба Высоцкого – предмет зависти. Будучи гражданином Советского Союза, он оставался диссидентом, но таким диссидентом, который чувствовал свою Родину гораздо ближе, чем Солженицын и ему подобные. И при этом он был особенным диссидентом – его не высылали, как врага народа, не обвиняли в тунеядстве, как Бродского, давали отличные роли в театре, приглашали сниматься в кино… Он был женат на француженке, записывал свои диски за границей, выезжал на гастроли в Германию, Канаду, США и, конечно, Францию. Его любили, им восторгались, его песни переписывали, затирая магнитофонную пленку до дыр. Его популярность была сравнима разве что с популярностью Пушкина. Власть не трогала. Он был для нее недосягаем. И в то же время Высоцкий чувствовал постоянную тревогу и постоянное недовольство. Чем это было вызвано? Может быть, его угнетала атмосфера, в которой он жил, постоянная боязнь представителей власти, неаккуратно сказанного слова? А может быть, ему было не по нраву, как живут окружающие его люди, боящееся каждого шороха? Он переживал за представителей творческой интеллигенции? А может быть – грусть-тоска была следствием его творческой натуры, обязательным элементом пророческого мировоззрения, частичкой подлинного поэта, без которой – никуда? Неспроста последняя исполненная Высоцким перед смертью песня была именно «Моя цыганская».

Как бы то ни было, во многих стихах Высоцкого прослеживаются цыганские мотивы – когда он ощущает себя беженцем из этого мира, скитальцем, пророком, паломником, восклицая: «Все не так, ребята!».

Охота на волков

Рвусь из сил и из всех сухожилий,

Но сегодня — опять, как вчера,-

Обложили меня, обложили,

Гонят весело на номера.

 

Из-за елей хлопочут двустволки —

Там охотники прячутся в тень.

На снегу кувыркаются волки,

Превратившись в живую мишень.

 

Идет охота на волков, идет охота!

На серых хищников — матерых и щенков.

Кричат загонщики, и лают псы до рвоты.

Кровь на снегу и пятна красные флажков.

 

Не на равных играют с волками

Егеря, но не дрогнет рука!

Оградив нам свободу флажками,

Бьют уверенно, наверняка.

 

Волк не может нарушить традиций.

Видно, в детстве, слепые щенки,

Мы, волчата, сосали волчицу

И всосали — Нельзя за флажки!

 

Идет охота на волков, идет охота!

На серых хищников — матерых и щенков.

Кричат загонщики, и лают псы до рвоты.

Кровь на снегу и пятна красные флажков.

 

Наши ноги и челюсти быстры.

Почему же — вожак, дай ответ —

Мы затравленно мчимся на выстрел

И не пробуем через запрет?

 

Волк не должен, не может иначе!

Вот кончается время мое.

Тот, которому я предназначен,

Улыбнулся и поднял ружье.

 

Идет охота на волков, идет охота!

На серых хищников — матерых и щенков.

Кричат загонщики, и лают псы до рвоты.

Кровь на снегу и пятна красные флажков.

 

Я из повиновения вышел

За флажки — жажда жизни сильней!

Только сзади я радостно слышал

Удивленные крики людей.

 

Рвусь из сил, из всех сухожилий,

Но сегодня — не так, как вчера!

Обложили меня, обложили,

Но остались ни с чем егеря!

 

Идет охота на волков, идет охота!

На серых хищников — матерых и щенков.

Кричат загонщики, и лают псы до рвоты.

Кровь на снегу и пятна красные флажков.

Моя цыганская

В сон мне — желтые огни,

И хриплю во сне я:

— Повремени, повремени,-

Утро мудренее!

Но и утром всё не так,

Нет того веселья:

Или куришь натощак,

Или пьешь с похмелья.

 

В кабаках — зеленый штоф,

Белые салфетки.

Рай для нищих и шутов,

Мне ж — как птице в клетке!

В церкви смрад и полумрак,

Дьяки курят ладан.

Нет! И в церкви все не так,

Все не так, как надо.

 

Я — на гору впопыхах,

Чтоб чего не вышло.

А на горе стоит ольха,

А под горою вишня.

Хоть бы склон увить плющом,

Мне б и то отрада,

Хоть бы что-нибудь еще…

Все не так, как надо!

 

Я тогда по полю, вдоль реки.

Света — тьма, нет бога!

А в чистом поле васильки,

Дальняя дорога.

Вдоль дороги — лес густой

С Бабами-Ягами,

А в конце дороги той —

Плаха с топорами.

 

Где-то кони пляшут в такт,

Нехотя и плавно.

Вдоль дороги все не так,

А в конце — подавно.

И ни церковь, ни кабак —

Ничего не свято!

Нет, ребята, все не так,

Все не так, ребята!

Высоцкий – великий сатирик и юморист. Он создал целую галерею мещанских образов, высмеивая мещанский пафос и мещанский образ мыслей. Его антигерои – люди-приспособленцы, со своей местечковой философией. Но их время ушло.

Но остались другие стихи. Те, которые наполнены общечеловеческим содержанием. Стихи о любви, дружбе, предательства, о горах, море, войне… Те стихи, в которых Высоцкий выпел свою душу, разлил ее по каплям в стихах. Те стихи и песни, в которых Высоцкий был подлинным собой, выражал сугубо свои мысли, вкладывал сугубо свой ум, опыт, переживания, ощущения… Он сознавался:

Главное, что я хочу делать в своих песнях, — я хотел бы, чтобы в них ощущалось наше время. Время нервное, бешеное, его ритм, его темп. Я не знаю, как это у меня получается, но я пишу о нашем времени, чтобы получалась вот такая общая картина: в этом времени есть много юмора, и много смешного, и много еще недостатков, о которых тоже стоит писать.

В своих песнях и стихах Высоцкий показал себя гражданином мира. Целостность мифологического мировосприятия – вот что характерно для него. Заимствуя образы из других культур – античной, византийской, средневековой – он создавал на их основе прекрасные песни и стихи, отвечающие запросом времени. Восхищаясь природой – этим храмом красоты – Высоцкий преклонялся перед Богом, создавшим все, нас окружающее. Поэтому эти его стихи несут общечеловеческое значение.

Нить Ариадны

Миф этот в детстве каждый прочел —

Черт побери!-

Парень один к счастью пришел

Сквозь лабиринт.

Кто-то хотел парня убить,-

Видно, со зла,-

Но царская дочь путеводную нить

Парню дала…

 

С древним сюжетом

Знаком не один ты:

В городе этом —

Сплошь лабиринты:

Трудно дышать,

Не отыскать

Воздух и свет…

И у меня дело неладно:

Я потерял нить Ариадны!

Словно в час пик,

Всюду тупик —

Выхода нет!

 

Древний герой ниточку ту

Крепко держал:

И слепоту, и немоту —

Все испытал;

И духоту, и черноту

Жадно глотал.

И долго руками одну пустоту

Парень хватал.

Сколько их бьется,

Людей одиноких,

Словно в колодцах

Улиц глубоких!

Я тороплюсь,

В горло вцеплюсь —

Вырву ответ!

Слышится смех: зря вы спешите,

Поздно! У всех порваны нити!

Хаос, возня…

И у меня —

Выхода нет!

 

Злобный король в этой стране

Повелевал,

Бык Минотавр ждал в тишине —

И убивал.

Лишь одному это дано —

Смерть миновать:

Только одно, только одно —

Нить не порвать!

 

Кончилось лето,

Зима на подходе,

Люди одеты

Не по погоде,-

Видно, подолгу

Ищут без толку

Слабый просвет.

Холодно — пусть! Всё заберите…

Я задохнусь здесь, в лабиринте:

Наверняка —

Из тупика

Выхода нет!

 

Древним затея их удалась —

Ну и дела!

Нитка любви не порвалась,

Не подвела.

Свет впереди! Именно там

Хрупкий ледок:

Легок герой,- а Минотавр —

С голода сдох!

 

Здесь, в лабиринте,

Мечутся люди:

Рядом — смотрите!-

Жертвы и судьи,-

Здесь, в темноте,

Эти и те

Чествуют ночь.

Крики и вопли — все без вниманья!..

Я не желаю в эту компанью!

Кто меня ждет,

Знаю — придет,

Выведет прочь.

 

Только пришла бы,

Только нашла бы —

И поняла бы:

Нитка ослабла…

Да, так и есть:

Ты уже здесь —

Будет и свет!

Руки сцепились до миллиметра,

Все — мы уходим к свету и ветру,-

Прямо сквозь тьму,

Где одному

Выхода нет!..

Сначала было слово

Сначала было слово печали и тоски,

Рождалась в муках творчества планета,

Рвались от суши в никуда огромные куски

И островами становились где-то.

И странствуя по свету без фрахта и без флага,

Сквозь миллионолетья, эпохи и века,

Менял свой облик остров, отшельник и бродяга,

Но сохранил природу и дух материка.

Сначала было слово, но кончились слова,

Уже матросы землю населяли.

И ринулись они по сходням, вверх на острова,

Для красоты назвав их кораблями.

Но цепко держит берег, надежней мертвой хватки.

И острова вернутся назад, наверняка,

На них царят морские, особые порядки,

На них хранят законы и честь материка.

Простит ли нас наука за эту паралель?

За вольность толкований и теорий?

И если уж сначала было слово на земле,

То безусловно слово „море“.

Прощание с горами

В суету городов и в потоки машин

Возвращаемся мы — просто некуда деться!

И спускаемся вниз с покоренных вершин,

Оставляя в горах, оставляя в горах свое сердце.

 

Так оставьте ненужные споры!

Я себе уже все доказал —

Лучше гор могут быть только горы,

На которых еще не бывал.

 

Кто захочет в беде оставаться один?

Кто захочет уйти, зову сердца не внемля?

Но спускаемся мы с покоренных вершин —

Что же делать, и боги спускались на землю.

 

Так оставьте ненужные споры!

Я себе уже все доказал —

Лучше гор могут быть только горы,

На которых еще не бывал.

 

Сколько слов и надежд, сколько песен и тем

Горы будят у нас и зовут нас остаться.

Но спускаемся мы — кто на год, кто совсем,

Потому что всегда, потому что всегда мы должны возвращаться.

 

Так оставьте ненужные споры!

Я себе уже все доказал —

Лучше гор могут быть только горы,

На которых никто не бывал.

Песня Солодова

В дорогу — живо! Или — в гроб ложись.

Да! Выбор небогатый перед нами.

Нас обрекли на медленную жизнь —

Мы к ней для верности прикованы цепями.

 

А кое-кто поверил второпях —

Поверил без оглядки, бестолково.

Но разве это жизнь — когда в цепях?

Но разве это выбор — если скован?

 

Коварна нам оказанная милость —

Как зелье полоумных, ворожих:

Смерть от своих — за камнем притаилась,

И сзади — тоже смерть, но от чужих.

 

Душа застыла, тело затекло,

И мы молчим, как подставные пешки,

А в лобовое грязное стекло

Глядит и скалится позор в кривой усмешке.

 

И если бы оковы разломать —

Тогда бы мы и горло перегрызли

Тому, кто догадался приковать

Нас узами цепей к хваленой жизни.

 

Неужто мы надеемся на что-то?

А может быть, нам цепь не по зубам?

Зачем стучимся в райские ворота

Костяшками по кованным скобам?

 

Нам предложили выход из войны,

Но вот какую заломили цену:

Мы к долгой жизни приговорены

Через Позор, через позор, через измену!

 

И рано нас равнять с болотной слизью —

Мы гнезд себе на гнили не совьем!

Мы не умрем мучительною жизнью —

Мы лучше верной смертью оживем!

Песни Высоцкого – доходчивые, простые, близки и понятны всем. Фронтовики утверждали, что о войне так может написать только человек, прошедший ее дорогами. «Он – наш!» – так о Высоцком могли сказать все, о ком он писал. Многие были уверены, что Высоцкий воевал. Но это не так. На вопрос, почему он все время возвращается к военной тематике, Высоцкий дал подробный и исчерпывающий ответ:

«Во-первых, нельзя об этом забывать. Война всегда будет нас волновать — это такая великая беда, которая на четыре года покрыла нашу землю, и это никогда не будет забываться, и всегда к этому будут возвращаться все, кто в какой-то степени владеет пером. Во-вторых, у меня военная семья. В-третьих, мы дети военных лет – для нас это вообще никогда не забудется».

Остается добавить только, что война предстает в стихах и песнях Высоцкой не ура-патриотичной. Да, в ее символике фашисты – всегда зло, черное воронье, а советские бойцы – святые воины за свободу и Богу. Но война Высоцкого наполнена болью, страданием, ненавистью, и в то же время –простыми человеческими отношениями, героизмом, любовью к Отечеству, настоящей мужской дружбой, надеждой на лучшее.

В плен – приказ…

В плен — приказ: не сдаваться,- они не сдаются,

Хоть им никому не иметь орденов.

Только черные вороны стаею вьются

Над трупами наших бойцов.

 

Бог войны — по цепям на своей колеснице,-

И в землю уткнувшись, солдаты лежат.

Появились откуда-то белые птицы

Над трупами наших солдат.

 

После смерти для всех свои птицы найдутся —

Так и белые птицы для наших бойцов,

Ну, а вороны — словно над падалью — вьются

Над черной колонной врагов.

 

Братские могилы – Руслан

 

На братских могилах не ставят крестов,

И вдовы на них на рыдают, —

К ним кто-то приносит букеты цветов,

И Вечный огонь зажигают.

 

Здесь раньше вставала земля на дыбы,

А нынче — гранитные плиты.

Здесь нет ни одной персональной судьбы —

Все судьбы в единую слиты.

 

А в Вечном огне — видишь вспыхнувший танк,

Горящие русские хаты,

Горящий Смоленск и горящий рейхстаг,

Горящее сердце солдата.

 

У братских могил нет заплаканных вдов —

Сюда ходят люди покрепче,

На братских могилах не ставят крестов…

Но разве от этого легче?!

Не стрелял

Я вам мозги не пудрю — уже не тот завод.

В меня стрелял поутру из ружей целый взвод.

За что мне эта злая, нелепая стезя?-

Не то чтобы не знаю — рассказывать нельзя.

 

Мой командир меня почти что спас,

Но кто-то на расстреле настоял,

И взвод отлично выполнил приказ,

Но был один, который не стрелял.

 

Судьба моя лихая давно наперекос,-

Однажды языка я добыл, да не донес.

И особист Суэтин, неутомимый наш,

Еще тогда приметил и взял на карандаш.

 

Он выволок на свет и приволок

Подколотый, подшитый материал,

Никто поделать ничего не смог.

Нет, смог один, который не стрелял.

 

Рука упала в пропасть с дурацким криком Пли!

И залп мне выдал пропуск в ту сторону земли.

Но слышу:- Жив зараза. Тащите в медсанбат!

Расстреливать два раза уставы не велят.

 

А врач потом все цокал языком

И, удивляясь, пули удалял,

А я в бреду беседовал тайком

С тем пареньком, который не стрелял.

 

Я раны, как собака, лизал, а не лечил,

В госпиталях, однако, в большом почете был.

Ходил в меня влюбленный весь слабый женский пол:

— Эй ты, недостреленный! Давай-ка на укол!

 

Наш батальон геройствовал в Крыму,

И я туда глюкозу посылал,

Чтоб было слаще воевать ему,

Кому? Тому, который не стрелял.

 

Я пил чаек из блюдца, со спиртиком бывал,

Мне не пришлось загнуться, и я довоевал.

В свой полк определили. — Воюй, — сказал комбат,-

А что недострелили, так я невиноват!..

 

Я тоже рад был, но, присев у пня,

Я выл белугой и судьбину клял,-

Немецкий снайпер дострелил меня

Убив того, который не стрелял.

Из дорожного дневника

Ожидание длилось,

А проводы были недолги.

Пожелали друзья:

«В добрый путь, чтобы все без помех».

И четыре страны

Предо мной расстелили дороги,

И четыре границы

Шлагбаумы подняли вверх.

 

Тени голых берез

Добровольно легли под колеса,

Залоснилось шоссе

И штыком заострилось вдали.

Вечный смертник-комар

Разбивался у самого носа,

Превращая стекло лобовое

В картину Дали.

 

Сколько смелых мазков

На причудливом мертовм покрове,

Сколько серых мозгов

И комарьих раздавленных плевр!

Вот взорвался один,

До отвала напившийся крови,

Ярко-красным пятном

Завершая дорожный шедевр.

 

И сумбурные мысли,

Лениво стучавшие в темя,

Устремились в пробой —

Ну попробуй-ка останови!

И в машину ко мне

Постучало просительно время.

Я впустил это время,

Замешанное на крови.

И сейчас же в кабину

Глаза из бинтов заглянули

И спросили: «Куда ты?

На запад? Вертайся назад!..»

Я ответить не смог:

По обшивке царапнули пули.

Я услышал: «Ложись!

Берегись! Проскочили! Бомбят!»

 

Этот первый налет

Оказался не так чтобы очень:

Схоронили кого-то,

Прикрыв его кипой газет,

Вышли чьи-то фигуры —

Назад, на шоссе — из обочин,

Как лет тридцать спустя,

На машину мою поглазеть.

 

И исчезло шоссе —

Мой единственный верный фарватер.

Только — елей стволы

Без обрубленных минами крон.

Бестелесый поток

Обтекал не спеша радиатор.

Я за сутки пути

Не продвинулся ни на микрон.

 

Я уснул за рулем.

Я давно разомлел до зевоты.

Ущипнуть себя за ухо

Или глаза протереть?

В кресле рядом с собой

Я увидел сержанта пехоты.

«Ишь, трофейная пакость,- сказал он,-

Удобно сидеть».

 

Мы поели с сержантом

Домашних котлет и редиски,

Он опять удивился:

Откуда такое в войну?

«Я, браток,- говорит,-

Восемь дней как позавтракал в Минске.

Ну, спасибо, езжай!

Будет время, опять загляну…»

 

Он ушел на Восток

Со своим поредевшим отрядом.

Снова мирное время

В кабину вошло сквозь броню.

Это время глядело

Единственной женщиной рядом.

И она мне сказала:

«Устал? Отдохни — я сменю».

 

Все в порядке, на месте,-

Мы едем к границе, нас двое.

Тридцать лет отделяет

От только что виденных встреч.

Вот забегали щетки,

Отмыли стекло лобовое,-

Мы увидели знаки,

Что призваны предостеречь.

 

Кроме редких ухабов,

Ничто на войну не похоже.

Только лес молодой,

Да сквозь снова налипшую грязь

Два огромных штыка

Полоснули морозом по коже,

Остриями — по мирному —

Кверху, а не накренясь.

 

Здесь, на трассе прямой,

Мне,

Не знавшему пуль,

Показалось,

Что и я где-то здесь

Довоевывал невдалеке.

Потому для меня

И шоссе, словно штык, заострялось,

И лохмотия свастик

Болтались на этом штыке.

 

Сколько павших – Женя

 

Сколько павших бойцов полегло вдоль дорог —

Кто считал, кто считал!..

Сообщается в сводках Информбюро

Лишь про то, сколько враг потерял.

 

Но не думай, что мы обошлись без потерь —

Просто так, просто так…

Видишь — в поле застыл как подстреленный зверь,

Весь в огне, искалеченный танк!

 

Где ты, Валя Петров? — что за глупый вопрос:

Ты закрыл своим танком брешь.

Ну а в сводках прочтем: враг потери понес,

Ну а мы — на исходный рубеж.

Не вернулся из боя

Почему все не так? Вроде все как всегда:

То же небо — опять голубое,

Тот же лес, тот же воздух и та же вода,

Только он не вернулся из боя.

 

Мне теперь не понять, кто же прав был из нас

В наших спорах без сна и покоя.

Мне не стало хватать его только сейчас,

Когда он не вернулся из боя.

 

Он молчал невпопад и не в такт подпевал,

Он всегда говорил про другое,

Он мне спать не давал, он с восходом вставал,

А вчера не вернулся из боя.

 

То, что пусто теперь, — не про то разговор,

Вдруг заметил я — нас было двое.

Для меня будто ветром задуло костер,

Когда он не вернулся из боя.

 

Нынче вырвалась, будто из плена, весна,

По ошибке окликнул его я:

— Друг, оставь покурить! — А в ответ — тишина:

Он вчера не вернулся из боя.

 

Наши мертвые нас не оставят в беде,

Наши павшие — как часовые.

Отражается небо в лесу, как в воде,

И деревья стоят голубые.

 

Нам и места в землянке хватало вполне,

Нам и время текло для обоих.

Все теперь одному. Только кажется мне,

Это я не вернулся из боя.

Любовь к женщине, как ни странно, не занимает центрального места в творчестве Высоцкого. Возможно, это потому, что с любимыми женщинами ему не всегда везло. Сложно совмещать такой ритм жизни, в котором двигался Высоцкий, с размеренной семейной жизнью… Кстати, в своих интервью Высоцкий никогда не отвечал на вопросы, касающиеся «дел сердечных». И там не менее – Марине Влади, своей искренней любови, Высоцкий посвятил немало прекрасных строк. Это лирика сугубо личная, очень мужская и наполненная сами неожиданными образами и ассоциациями.

Люблю тебя сейчас

Люблю тебя сейчас, не тайно — напоказ.

Не после и не до в лучах твоих сгораю.

Навзрыд или смеясь, но я люблю сейчас,

А в прошлом — не хочу, а в будущем — не знаю.

 

В прошедшем я любил — печальнее могил,-

Все нежное во мне бескрылит и стреножит,

Хотя поэт поэтов говорил:

Я вас любил, любовь еще, быть может…

 

Так говорят о брошенном, отцветшем —

И в этом жалость есть и снисходительность,

Как к свергнутому с трона королю.

Есть в этом сожаленье об ушедшем

Стремленьи, где утеряна стремительность,

И как бы недоверье к я люблю.

 

Люблю тебя теперь — без пятен, без потерь,

Мой век стоит сейчас — я вен не перережу!

Во время, в продолжение, теперь —

Я прошлым не дышу и будущим не брежу.

 

Приду и вброд, и вплавь к тебе — хоть обезглавь!-

С цепями на ногах и с гирями по пуду.

Ты только по ошибке не заставь,

Чтоб после я люблю добавил я и буду.

 

Есть горечь в этом буду, как ни странно,

Подделанная подпись, червоточина

И лаз для отступленья, про запас,

Бесцветный яд на самом дне стакана.

И словно настоящему пощечина, —

Сомненье в том, что я люблю сейчас.

 

Смотрю французский сон с обилием времен,

Где в будущем — не так, и в прошлом — по-другому.

К позорному столбу я пригвожден,

К барьеру вызван я — языковому.

 

Ах, разность в языках! Не положенье — крах!

Но выход мы вдвоем поищем — и обрящем.

Люблю тебя и в сложных временах —

И в будущем, и в прошлом настоящем!

Мне каждый вечер

   Мне каждый вечер зажигают свечи,

И образ твой окуривает дым,-

И не хочу я знать, что время лечит,

Что все проходит вместе с ним.

Я больше не избавлюсь от покоя:

Ведь все, что было на душе на год вперед,

Не ведая, она взяла с собою —

Сначала в порт, а после — в самолет.

Мне каждый вечер зажигают свечи,

И образ твой окуривает дым,-

И не хочу я знать, что время лечит,

Что все проходит вместе с ним.

В душе моей — пустынная пустыня,-

Так что ж стоите над пустой моей душой!

Обрывки песен там и паутина,-

А остальное все она взяла с собой.

Теперь мне вечер зажигает свечи,

И образ твой окуривает дым,-

И не хочу я знать, что время лечит,

Что все проходит вместе с ним.

В душе моей — все цели без дороги,-

Поройтесь в ней — и вы найдете лишь

Две полуфразы, полудиалоги,-

А остальное — Франция, Париж…

И пусть мне вечер зажигает свечи,

И образ твой окуривает дым,-

Но не хочу я знать, что время лечит,

Что все проходит вместе с ним.

Здесь лапы у елей

Здесь лапы у елей дрожат на весу,

Здесь птицы щебечут тревожно.

Живешь в заколдованном диком лесу,

Откуда уйти невозможно.

 

Пусть черемухи сохнут бельем на ветру,

Пусть дождем опадают сирени —

Все равно я отсюда тебя заберу

Во дворец, где играют свирели.

 

Твой мир колдунами на тысячи лет

Укрыт от меня и от света.

И думаешь ты, что прекраснее нет,

Чем лес заколдованный этот.

 

Пусть на листьях не будет росы поутру,

Пусть луна с небом пасмурным в ссоре,-

Все равно я отсюда тебя заберу

В светлый терем с балконом на море.

 

В какой день недели, в котором часу

Ты выйдешь ко мне осторожно?

Когда я тебя на руках унесу

Туда, где найти невозможно?

 

Украду, если кража тебе по душе,-

Зря ли я столько сил разбазарил?

Соглашайся хотя бы на рай в шалаше,

Если терем с дворцом кто-то занял!